Записки чудака. Часть 1.

О блоге

Лабиринт историй, персонажей и миров, теоретически не пересекающихся друг с другом, но практически живущих на одном книжном шкафу.

Блог ведется с 25 марта 2016 г.

Чтобы писать сообщения и комментарии, необходимо войти на сайт Войти на сайт

Всего кукол: 3

Всего тегов: 6

Юрий Петрушкин

Всего подписчиков: 1

27.03.2016 11:49:00 Anna

В наше время, должно быть, никто уже не ведёт дневников на бумаге — все делятся мыслями и переживаниями в режиме онлайн. Да и кому, правду сказать, нужны все эти размышления чудаков средних лет, стареющих кокеток или юных полуграмотных феечек, готовых покорять мир, и ещё не знающих, что мир к этому отнюдь не расположен?

Простите, я не представился: меня зовут Джулиан Фрэнсис Патрик Мэллори, для друзей — просто Джей. Родился в Новой Зеландии на маленькой ферме Голубые Холмы сорок лет назад. Ничего особо примечательного — рост шесть футов один дюйм, вес около двухсот фунтов, шатен с серыми глазами. Работаю на несколько крупных косметических компаний в качестве эксперта...ну, химия и фармакология — науки скучные, так что не буду вас ими утомлять. В настоящий момент мне решительно нечем заняться, я пытаюсь убить время, оставшееся до прибытия лондонского рейса, с которым в мою жизнь вернутся краски — хотя бы на десять дней каникул.

Краскам моей жизни скоро исполнится пятнадцать лет, и я уже давно не представляю, как и зачем я жил до её появления. Её зовут Касуми. По-японски это значит «туман». Странноватое сочетание японского имени и вполне себе новозеландской фамилии нас не смущает, ибо безликой мисс Мэллори имя не полагается, а очаровательной и обожаемой Касуми плевать на фамилии и условности. История нашего знакомства печальна и даже трагична, так что, пожалуй, заслуживает отдельного рассказа.

Двадцать лет назад я сотрудничал с одной японской косметической фирмой и часто подолгу жил в Японии. На моё счастье, японцы в большинстве своём неплохо владеют английским — мне за все годы общения с ними не удалось выучить ничего, кроме «здравствуйте-спасибо-до свидания», и то всё время их путаю. Но вот однажды...или нет, лучше так: одним туманным вечером меня пригласили в театр. Это был традиционный японский театр, где все роли исполняют мужчины, актёры в масках, и говорят, понятно, только по-японски. А поскольку в антракте было ещё и сакэ, то я довольно скоро начал откровенно дремать. Мои сопровождающие вежливо делали вид, что ничего не замечают, японцы вообще, как мне показалось, склонны снисходительно воспринимать несовершенство европейских (и новозеландских, увы) варваров. Ну, и удивительно ли, что окончание вечера несколько расплылось в моей памяти? Помнилась только очаровательная японская кукла-гейша, у которой мне упорно мерещился лисий хвост. Вообразите моё изумление, когда наутро я проснулся в совершенно незнакомой квартире! Воспоминания о том, как я здесь оказался, отсутствовали напрочь. В ванной шумела вода, на столике жужжал электрический чайник — керамический, расписанный танцующими журавлями. Под жужжание чайника я пропустил момент, когда вода в ванной перестала шуметь, и вздрогнул от неожиданности, когда чайник щёлкнул, вскипев, и в тот же самый миг отворилась дверь ванной. От застрявшей в памяти гейши остались, наверное, только глаза — оранжевые и откровенно насмешливые. Личико без белил оказалось золотистым — как и вся она, сущая ириска! Во многих смыслах.

Её звали Эйко. Эйко Мисаки. Она не была профессиональной гейшей — просто подменяла подружку, а вообще занималась в студии современного танца и работала в театре. Я не знал, сколько ей было лет — она всегда умела обойти этот вопрос улыбчивым молчанием. Мы встречались год или около того, а потом мне пришлось уехать по работе почти на месяц, и за этот месяц я понял, что жить без неё не смогу ни за что.

Не скажу, что Эйко была первой девушкой в моей жизни, но уж точно никогда и ни на ком я не собирался жениться. И никогда не думал, что на предложение руки и сердца девушка может отреагировать так, как она. Она улыбнулась...и ушла. Не просто ушла — исчезла. Уехала не только из города — вообще из префектуры, и никто не мог сказать мне, куда она делась. А потом...

Это случилось месяцев через семь после исчезновения Эйко. У меня зазвонил телефон — посреди ночи, что было для него нехарактерно. И помимо всего прочего означало, что настала пора отложить в сторону маску химика-косметолога-эксперта. Потому что у меня есть и вторая специальность.

Верите ли вы в магию? А в тех, кого различные мировые религии именуют демонами? Верите или нет, а и то, и другое существует. И моя вторая специальность — маг-истребитель демонов. Я не выбирал эту профессию сознательно, да и вряд ли кто-то в здравом уме стал бы делать подобный выбор. Это наследственное. Уже десять поколений Мэллори именно этим и занимались — сначала как основным делом всей жизни, потом занятие стало побочным. И тайным. Во-первых, чтобы не загреметь в дурдом, во-вторых, чтобы не пугать простой люд, а в-третьих...не скажу, потому что во-вторых. И зазвонивший среди ночи телефон однозначно требовал моего немедленного присутствия на Окинаве, где демон-лис распоясался до полной потери совести.

Вообще-то лисы-оборотни обитают по всему миру, но на Дальнем Востоке они занимают гораздо больше места в народном творчестве, нежели оборотни других видов. Ну, японские кицунэ строго говоря и не совсем оборотни — многие специалисты причисляют их к демонам. Я же до той ночи с кицунэ был знаком только в теории — так мне казалось. Я слышал, что они лисы, умеющие принимать человеческий облик, как правило женский, и что людям кицунэ могут и не вредить — под настроение. Да и вред наносят ограниченный: кур уморят (можно подумать, обычная лиса их милует), могут попортить урожай, нагадить в тесто, наслать болезнь...Но они же исцеляли болезни (вполне возможно, что и насылали-то их сами — ради гонорара за лечение), обегали по весне поля для повышения плодородия, а если в деревне к кицунэ относились с почтением, то демон-лис охранял селение от прочей нечисти. В общем, ничего страшнее мошенничества и мелкого хулиганства за ними не водилось. Каково же было моё изумление, когда по прибытии я обнаружил своего окинавского коллегу — его зовут Рю — в больнице с множественными рваными ранами на теле и услышал рассказ о том, что кицунэ в течение двух недель совершила пять нападений на людей, а помимо этого загрызла около десятка собак!

- Разве кицунэ бывают так кровожадны? - изумился я.

- Иногда, - слабо кивнул Рю, - очень редко. Но это слабое утешение.

И я отправился на охоту. Не скажу, что ночью на Окинаве очень уютно — тепло, конечно, да, и где-то круглосуточно шумят отели и бары, но я-то забирался всё дальше и дальше от жилья. На пути то и дело попадались маленькие кладбища — наследие Второй мировой войны и американского вторжения. Рю как-то обмолвился, что после тех событий население острова сократилось на треть. Кицунэ любят селиться вблизи кладбищ. Есть легенда, что демоном может стать любая лисица. Для этого ей достаточно разрыть могилу, выгрызть у мертвеца темечко, положить себе на голову и в таком виде сорок раз поклониться полной луне. Если мёртвая косточка не свалится, лисица получит способность принимать облик человека. Если нет — то, как говорится, попробуйте ещё раз. Я усмехнулся нелепости этого мифа, и тут заметил краем глаза какое-то движение сбоку от тропы. У меня наготове был пистолет с серебряными пулями — вернейшее оружие против оборотней, и старинный охотничий нож с серебряной оковкой. То и другое всегда создаёт мне массу проблем на таможне. Пистолету я доверял больше и держал его наготове. Напавший на меня об этом знал. Вышибленный из руки пистолет полетел в канаву, а я оказался опрокинутым на спину, и в лицо мне уставились горящие адским пламенем глаза чудовища. Это только на картинках кицунэ выглядят как милые ушастенькие и хвостатые школьницы. На самом деле демон похож на лису разве что отдалённо — равно как и на человека. Голова с большими ушами и вытянутой мордой, пасть полная острых зубов, огромные когти...брр! Рукять ножа подвернулась мне под руку словно сама собой, и в удар я вложил всю силу. Впрочем, понимая, что мне-то это уже не поможет. Раненый оборотень ни за что не оставит меня в живых. И тут...я не понял толком, что произошло, но чудовище сдавленно вскрикнуло совершенно женским голосом и рванулось прочь. Я потратил несколько минут на розыски пистолета и пустился в погоню.

Погоня завершилась перед рассветом. Сначала я, подняв глаза от кровавого следа, увидел просвет в зарослях (на Окинаве мягкий климат и густой лес), а уж потом моему взору предстал маленький полукартонный домик — здесь часто ставят такие шалаши-времянки для наблюдения за птицами. У порога скорчилось хвостатое существо, поначалу показавшееся мне мёртвым. Подойдя поближе я понял, что почти не ошибся — странное создание доживало последние минуты. Мне стало страшно, гораздо страшнее, чем было на тёмной тропе у кладбища, где я сам едва не стал добычей. Возможно, правы те, кто утверждает, что подобный иррациональный ужас испытывает всякий, кто оказывается поблизости от гибнущего представителя нечистой силы, будь то брауни, оборотень или вампир. Но мне показалось, что мой страх был иной природы. Это извечный ужас нормального человека перед отнятием жизни — всё равно, чьей. Тут кицунэ с усилием приподнялась, и мне показалось, что вот сейчас я точно упаду в обморок. На меня смотрела Эйко! Я бросился к ней, даже не подумав, что это оборотень и что мне может угрожать смертельная опасность. Моя Эйко! Которую я сам, своими руками...

- Почему ты ушла?

- Потому что люблю...тебя... - выдохнула она, выгнулась в последней судороге...и у меня на руках оказалась мёртвая лисица с глубокой раной в правом боку.

Оказывается, кицунэ после смерти становятся лисами... Не помню, сколько я простоял на коленях возле неё. Опомнился от того, что меня укусила муха. Лиса выглядела уже не только что погибшей, а, по крайней мере, недельной давности. Я торопливо огляделся в поисках места для могилы. Как бы то ни было, оставлять её вот так не годилось. Вокруг домишки был разбит крошечный садик из нескольких кустов древовидных пионов, уже осыпавших огромные шёлковые палевые лепестки. Под самым большим кустом и стал копать, благо лопата нашлась под навесом у стены домика. Потом мне пришло в голову, что не могу же я положить её вот так просто в землю...ну, да, ей было уже всё равно, но вы ведь меня понимаете? И я решил посмотреть в домике, во что мне завернуть Эйко.

В домике оказалось довольно уютно. Совсем не так, как было в городской квартире Эйко. Там царил стиль хай-тек, популярный у части современных японцев, здесь же всё было отдано традиционному минимализму. Соломенные маты-татами на полу, большие раздвижные окна-двери, заклеенные бумагой с изумительными растительными орнаментами, на домашнем алтаре — простая керамическая посудина с несколькими корявыми ветками, очевидно, что-то символизирующими. Низенький чайный столик...и колыбелька. В первый момент я подумал, что это имущество оставшееся от прежних хозяев домика, и тут до меня донёсся какой-то звук из колыбельки. Там несомненно был кто-то живой. Ну, а кто же, кроме младенца?

Из домика я выскочил, как ошпаренный. Несколько минут стоял, привалившись к стене и пытаясь унять колотящееся в горле сердце. Слабонервный какой, думаете вы, да? А теперь представьте себя на моём месте. Бешеный оборотень подлежит уничтожению. И его потомство тоже, потому что способное выжить самостоятельно — это потомство будет мстить убийце (а не то и людям вообще), а крохотного новорождённого негуманно оставлять в живых...а вас бы не трясло от перспективы убить младенца, будь он хоть трижды оборотень? В конце концов я вернулся в домик, взял с кровати покрывало, похоронил лису, пытаясь не думать о том, какой я её знал, а за это время кое-как собрался с духом, чтобы заглянуть в колыбельку, обитатель которой уже не на шутку рассердился на невнимание к своей персоне. И это было отнюдь не лисье тявканье. Стоило мне приблизиться, как плач прекратился. На меня смотрели ясные серые глазёнки. Не оранжевые, как можно бы ожидать. Ну да, я сентиментальный, слабонервный романтик. В горле у меня встал ком и я отчётливо понял, что ничего плохого этому существу сделать не смогу.

Потом мне пришло в голову одно соображение: на дворе не средние века, и у Эйко были документы. Даже если она рожала дома, должна была уже зарегистрировать ребёнка — в Японии с этим строго. Метрику я нашёл быстро — при том минимуме мебели, что имелась в домике, прятать было особенно негде — и из метрики узнал, во-первых, что в колыбельке лежит девочка, во-вторых, что родилась она десятого мая, и зовут её Касуми. Что мама её Эйко Мисаки, на пять лет меня моложе. А в графе «отец» стояло моё имя.